Муки и радости - Страница 54

— Это подарки, — ответил Микеланджело.

— Подарки? — Отец с недоумением посмотрел на трех своих сыновей по очереди: тосканцы никогда не преподносили никаких подарков; что-либо дарить было принято только детям. — День феи Бефаны уже прошел. Это ты даришь на минувший или на будущий?

— На тот и другой сразу. Я ел ваш хлеб и пил ваше вино не один год.

— Ты ел у нас не даром, ты тесал камень, — сурово возразил ему отец.

— Первые свои деньги я отнес домой, к Буонарроти. Потом я получил деньги во второй раз и вот сегодня принес их к Тополино.

— Ты получил заказ! — воскликнул дедушка.

— Нет. Лоренцо выдает мне каждую неделю кучу денег.

Тополино внимательно посмотрели друг другу в лицо.

— Кучу денег? — переспросил отец. — Это твой заработок?

— Нет, мне не платят за работу.

— О, значит, платят на содержание: на жилье, на еду.

— Жилье и еда у меня бесплатные.

— Тогда это деньги на покупки? На штаны, на мрамор для работы?

— Нет, я работаю на всем готовом.

— Так на что же это дается?

— На что пожелаешь.

— Если у тебя есть еда, жилье, мрамор, что же можно еще желать?

— Удовольствий.

— Удовольствий? — Тополино покатали это слово на языке, словно бы это был какой-то новый для них плод. — К примеру, какие же это удовольствия?

Микеланджело на секунду задумался.

— Ну, поиграть в карты, например.

— Ты играешь в карты?

— Нет.

— Так, может, назовешь другие удовольствия?

Еще секунда размышления:

— Ну, побриться у цирюльника на Соломенном рынке.

— У тебя растет борода?

— Пока не растет. Но я могу мазать маслом волосы, как Торриджани.

— А ты хочешь, чтобы у тебя волосы пахли маслом?.

— Нет.

— Тогда это не удовольствие. А что еще?

Микеланджело был в отчаянии:

— Ну, женщины, которые гуляют в субботу по вечерам в капюшонах с прицепленным колокольчиком…

— Тебе нужны эти женщины?

— Я говорю это только к примеру. Я могу купить свечей и поставить их перед Богородицей.

— Это тоже не удовольствие, это твой долг.

— Выпить стаканчик вина в воскресный вечер?

— Это обычай.

Микеланджело подошел к столу:

— Удовольствие — это преподнести какую-нибудь вещь своим друзьям.

Медленно, среди воцарившейся вдруг тишины, он начал раздавать свои подарки.

— Это тебе, mia madre, — ходить в церковь. Бруно, это тебе, — кожаный пояс с серебряной пряжкой. Это желтая рубашка и чулки для тебя, Джильберто. А тебе, дедушка, тебе шерстяной шарф, чтобы было что надеть на шею в зимние холода. Отцу Тополино — высокие сапоги; пригодятся, когда будешь работать в каменоломнях Майано. Энрико, ты говорил, что, когда вырастешь, заведешь себе золотое колечко. Держи его!

Тополино долго глядели на Микеланджело, не произнося ни слова. Затем мать ушла в дом, чтобы примерить платье; отец натянул на ноги высокие сапоги; Бруно надел пояс и застегнул пряжку; Джильберто нарядился в свою золотистую рубаху; дед, не присаживаясь на место, наматывал на шею и разматывал тяжелый шерстяной шарф. Энрико влез от радости на козлы и, отвернувшись в сторону, любовался своим перстнем.

Первым заговорил отец:

— Все эти… подарки… ты купил их на деньги, которые тебе там дали?

— Да, на эти деньги.

— Выходит, что же? Значит, Лоренцо дает тебе деньги на подарки для нас?

— Да.

— Тогда он воистину Великолепный.

Микеланджело только сейчас заметил, что на столе от всех его вещей остался еще один сверток. Недоумевая, он развернул его и вынул скатерть из прекрасной льняной ткани. Он сразу припомнил, как его спрашивала Контессина: «Ну, а что ты скажешь насчет льняной скатерти?» Контессина тайком от него положила свой подарок в седельную сумку, эта скатерть — личное ее приношение. Румянец залил его щеки. Dio mio! Как это объяснить Тополино? Он кинул скатерть на руки матери.

— Вот подарок от Контессины де Медичи. Для тебя.

Тополино обомлели.

— Контессина де Медичи! Да как только ей пришло на ум подарить нам скатерть? Неужели она знает, что мы живем на свете?

— Да, знает. Я рассказывал ей про вас. Твое платье, mia madre, кроила и шила портниха Контессины.

— Это настоящее чудо! — перекрестился дедушка.

«Аминь. Воистину так», — подумал Микеланджело.

6

Все четверо ученых из Платоновской академии располагали собственными виллами в сельской местности близ Флоренции. Несколько раз в неделю они приезжали в город — прочитать лекцию, поговорить и поработать с Лоренцо в его кабинете. Лоренцо настаивал, чтобы Микеланджело не упускал возможности поучиться у этих людей, и тот ревностно посещал их собрания.

Платоники старались приохотить Микеланджело к латинскому и греческому; они даже чертили схемы, убеждая ученика в том, что выводить греческие или латинские буквы — это все равно что рисовать человеческие фигурки. Микеланджело уносил в свою комнату манускрипты и письменные задания, часами сидел над ними… и почти ничего не усваивал.

— Все тут же вылетает из памяти, — жаловался он Бертольдо.

Оставив классические языки, ученые заставляли Микеланджело читать вслух стихи на итальянском: Данте, Петрарку, Горация, Вергилия. Это нравилось Микеланджело; особенно занимали его те философские споры о Данте, которые разгорались после чтения «Божественной комедии».

Платоники хвалили Микеланджело за его все более отчетливую дикцию, а затем познакомили своего подопечного с Джироламо Бенивиени; по их словам, это был «самый горячий поклонник поэзии на итальянском языке», и он должен был научить Микеланджело писать стихи. Когда Микеланджело пытался возражать, заявив, что он хочет быть скульптором, а не поэтом, Пико сказал: