Поглощенный своим замыслом, он работал как в чаду по двенадцать часов в сутки, после чего падал на кровать и засыпал, вытянувшись между Арджиенто и Лотти. На третьей неделе января он уже мог принять папу.
— Если, ваше святейшество, вы по-прежнему склонны посетить мою мастерскую, модель готова для обозрения.
— Великолепно! Я приду сегодня же после обеда.
— Благодарю вас. И не могли ли бы вы привести с собой вашего казначея? Кажется, он считает, будто я делаю статую из дорогих болонских колбас.
Юлий явился за полдень и действительно привез с собой Карлино. Микеланджело накинул стеганое одеяло на один из лучших своих стульев. Папа сел на него и, не произнося ни слова, сосредоточенно рассматривал свое изображение.
Юлий был явно доволен. Он поднялся, несколько раз обошел модель вокруг, сделав одобрительные замечания о ее точности и верности натуре. Затем он остановился и недоуменно посмотрел на правую руку изваяния, воздетую в высокомерном, почти неистовом движении.
— Буонарроти, эта рука — она хочет благословить или проклясть?
Микеланджело пришлось мгновенно придумать ответ, ибо это был излюбленный жест папы в те часы, когда он сидел на своем троне, правя христианским миром.
— Поднятая правая рука, святой отец, повелевает болонцам проявлять послушание, несмотря на то, что вы находитесь в Риме.
— А левая рука? Что она должна держать?
— Может быть, книгу? — спросил Микеланджело.
— Книгу? — крикнул папа презрительно. — Меч! Вот что она должна держать. Я не книжник. Меч!
Микеланджело усмехнулся.
— А возможно, святой отец будет держать в левой руке ключи от нового храма Святого Петра?
— Великолепно! Мы должны выжать на строительство собора как можно больше денег из каждой церкви, и такой символ — ключи — будет нам в помощь.
Бросив взгляд на Карлино, Микеланджело добавил:
— Мне надо купить семьсот или девятьсот фунтов воска на модель для отливки…
Папа распорядился выдать деньги и вышел из мастерской на улицу, где его ожидала свита. Микеланджело послал Лапо в лавку за воском. Тот возвратился очень быстро.
— Воск стоит девять флоринов и сорок сольди за сотню фунтов, дешевле я не нашел. Надо купить его весь сразу по этой цене — выгодней ничего не подвернется.
— Иди снова в эту лавку и скажи, что, если они уступят сорок сольди, я воск беру.
— Нет, болонцы не из тех, кто уступает. Если они что-то запросят, то уж не сбавят ни гроша.
Какая-то странная нота в голосе Лапо насторожила Микеланджело.
— В таком случае я обожду до завтра.
Улучив минуту, когда Лапо был чем-то занят, Микеланджело тихонько сказал Арджиенто:
— Сходи в эту лавку и узнай, какую цену там запросили.
Вернувшись, Арджиенто сказал Микеланджело на ухо:
— Они просят всего-навсего восемь с половиной флоринов, а если обойтись без посредника, будет еще дешевле.
— Так я и думал. Лапо дурачил меня, а я верил его честному лицу. Карлино был прав. Возьми-ка вот деньги, получи в лавке счет и сиди на месте, жди, когда привезут воск.
Уже затемно осел, впряженный в тележку, подвез к каретнику груз, и возчики перетащили тюки с воском в помещение. Когда возчики уехали, Микеланджело показал Лапо счет.
— Лапо, ты обманывал меня и наживался. Ты наживался буквально на всем, что закупал для меня.
— А почему мне не наживаться? — отвечал Лапо, ничуть не изменившись в лице. — Я получал у тебя слишком мало.
— Мало? За шесть недель я выплатил тебе двадцать семь флоринов — при Соборе ты таких денег не зарабатывал.
— А ты погляди — какая тут у нас нищета! Даже досыта не наешься.
— Ты ел то же самое, что и мы! — с угрозой сказал Арджиенто, стискивая свои тяжелые кулаки. — Цены на пищу взвинчены вон как, папский двор и приезжие скупают все подряд. Если бы ты поменьше воровал, нам хватало бы денег вдоволь.
— Еды в тавернах здесь за глаза. И вино есть в винных лавках. И женщины на улице борделей. Жить так, как живете вы, я не согласен.
— Тогда езжай обратно во Флоренцию, — оборвал его Микеланджело. — Там ты будешь жить лучше.
— Ты хочешь прогнать меня? Это невозможно. Я всем говорил, что я художник, что я при деле и что мне тут покровительствует папа.
— Иди и скажи всем, что ты лжец и мелкий воришка.
— Я пожалуюсь на тебя в Синьории. Я расскажу во Флоренции, какой ты скряга…
— Будь любезен, возврати семь флоринов, которые я заплатил тебе в качестве задатка на будущее.
— И не подумаю. Я беру эти деньги на дорожные расходы.
И он начал укладывать и связывать свои пожитки. Тут к Микеланджело подошел Лотти и сказал извиняющимся тоном:
— Кажись, мне надо тоже ехать вместе с ним.
— Это почему же, Лотти? Ты в нечестных поступках не замешан. И мы были с тобой друзьями.
— Ты мне очень нравишься, мессер Буонарроти, и я надеюсь поработать с тобой когда-нибудь снова. Но я приехал с Лапо, и я должен с ним уехать.
Вечером в пустом каретнике гулко отдавалось эхо, а Микеланджело и Арджиенто с трудом глотали похлебку, сваренную на четверых. Дождавшись, когда Арджиенто лег в огромную кровать и заснул, Микеланджело пошел к Альдовранди. Там он написал обо всем происшедшем герольду Синьории и Лодовико. Потом он поплелся по пустынным улицам, направляясь к Клариссе. Кларисса спала. Закоченевший от холода, издерганный, еще не уняв внутренней дрожи от дневных разговоров, от гнева, от крушения своих надежд, он скользнул под одеяло и прижался к Клариссе, стараясь согреться. Ни на что иное он был уже не способен. Все еще думая о своих бедах, озабоченный, встревоженный, он лежал недвижно, с широко открытыми глазами. Когда на тебя навалилось столько тревог и несчастий, тут уж не до любви.